- Как появился дизайнер Егор Зайцев?
- Появился генетически, от папы с мамой. А если брать меня как дизайнера-художника-модельера, то после института, куда я по блату поступил и где до 5 курса не понимал, в чем дело, случилась судьбоносная встреча с Карденом в 1983 году, когда я работал у него одевальщиком во время московского показа. После беседы с ним у меня буквально мир открылся. До этого я думал, что художник – это так, костюмчиками побаловаться, папу не понимал совершенно, не мог оценить его. А когда Карден рассказывал, что он делает корабли, унитазы, кресла, шпроты, рестораны и т.п., меня вдруг торкнуло. Я понял, что художник правит миром.
- И начался долгий путь к художнику?
- Долгий. В 1983 году отец взял меня работать по распределению, я лет 8 работал в салоне, потом на приеме заказов мужской одежды, в салоне на фурнитуре, и начал делать небольшие коллекции, которые отец брал в свои показы. Так было с 83 года по 90-ые: я делал в его коллекцию в основном мужскую одежду. Уже тогда стебался: если он вводил, к примеру, женские пелерины, я делал мужские, при этом старался, чтобы это было не-пидовочно, несерьезно. Я обычно реагировал на какие-то события: ГКЧП, еще что-нибудь, и от них адаптировал, стилизовал образы.
Потом были очереди продаж. Мы с Леной Макашовой делали много всего, очереди стояли на прием этих заказов, просто золотая пора была. Даже какие-то мои эскизы джинсового дизайна пошли в дело.
А в 90-м отец сказал – делай самостоятельные коллекции, с группой художников. Раньше не было сезонности, обычно показывали одну общую коллекцию, в ней было все: день, вечер, спорт, кутюр, показы были по часу, а у папы и по полтора. Я сразу стал играть не по правилам: стал делать показы без комментариев, нон-стоп, периметры – это вообще считалось пошлостью, театральность. Я недавно понял, что ненавидел зал. В зале сидели все время тетки, которые любили, боготворили отца, рисовали фасончики. И поэтому мне всегда хотелось – что потом отразилось, в будущие годы, - чуть-чуть плюнуть залу в лицо. Вещами плюнуть не мог, поэтому плевал музыкой. Брал тежеляк, панк-рок, по 6-7 минут шли эти композиции. Понятно, что не очень-то меня любили. Конечно, аудиторию какую-то приобрел, но я делал это для себя. И сразу после показа не выходил в зал, а поднимался на восьмой этаж и смотрел в окно, как уходят люди. Мне говорили, что так нельзя делать.
Вся эта фигня длилась примерно до 2000 года. Вещи продавались, были показы. А потом начались у Дома проблемы, хотя все равно мы работали, но коллекций я делал мало, в основном мужской кутюр.
- Что послужило толчком к «новому» Егору Зайцеву?
- Наверное, какие-то душевные проблемы, и проблемы в отношениях с отцом. Этот кризис вылился даже не столько в протест, сколько в откровение – в «неносимые» вещи. Я слишком хорошо знал, как рисовать, как работать на конструктивной основе Дома, работать с деталями, карманами, патами, всем этим овладел, но хотелось выйти за пределы стандарта. Я честно всем заявил, что не претендую на носимость одежды, даже арт-объектами не называл, это была «странная одежда». Да, самовыражение, да, неносимое искусство, какие угодно ярлыки вешайте. Мне глубоко наплевать, я просто так делаю.
- Притом, что она легко надевается и удобно носится...
- Да! Вот в том и дело, что все действительно специалисты сразу это отмечали, кто доброжелательно ко мне относился. Да, тяжелые, но все удобные и на базе классики Дома, того стиля, который был у нас. Но хотелось выйти за рамки. Шел от эскиза: рисую рукав, вот линии пересеклись – и пошли дальше. Рисую по горизонтали – так рукав может и на три метра вытянуться. Графика превращается в ветку, в щупальце, - почему бы и нет? Давайте доводить до абсурда. И был период, когда это просто проперло, буквально бежал домой каждый день, чтобы рисовать. Сложнее всего было это адаптировать с конструкторами, конечно. Всегда долго коллекция готовилась. Тогда я, например, придумал «антилекало»: вырезаешь нужную деталь, остается дыра, кладешь эту форму на ткань, вытягиваешь из дыры материю, мнешь ее, придаешь ей какую-то фактуру, потом фиксируешь – и вырезаешь готовую вроде бы правильную деталь. Уходило много ткани, но это давало ей некоторую жизнь. Чтобы придать конструкциям устойчивую форму, стал вставлять синтепон, поролон, проволоку, как студент, вернулся к строительным рынкам, давая понять, что я все это знаю. И этот свой постмодернизм я никогда не считал серьезным.
- И какова была реакция на первую подобную коллекцию?
- В 2004 году я дебютировал на RFW. Публика разделилась: появились фанаты в студенческой среде, а старой формации «модные» журналисты меня поучали, но не понимали в достаточной степени, что это был своего рода стеб. Я сделал моделям зализанные пучки, белые носочки, белые рубашечки, поставил на высокие каблуки, желая простебать эстетику отца, подать ее в гипертрофированной форме. Я перешел на 15-минутный формат, у меня был четкий периметр, я стал играть по правилам. Без правил уже наигрался к тому времени и по сути дела в этом своем новом стиле шел от безысходности. И внезапно удивило то, что часть аудитории меня приняла, причем в основном западная. В первый же сезон были публикации в Elle, других журналах - за рубежом, конечно, знакомили с какими-то крутыми тетками – эта атмосфера меня буквально накрыла. А свои, естественно, не понимали. Был момент на Неделе, как раз мне только сообщили о том, что о моей коллекции были публикации, была своего рода ложка дегтя: сидим в Т-модуле на Тишинке, пьем чай, подходит Хромченко, покровительственно так меня по плечу: ну что, молодец, Егор, ты для театра ничего не пробовал делать? И пошла дальше. Я и так-то ее не особенно любил, но такой плевок…
Впрочем, я закаленный, привык, что в меня всегда кидали камнями, обвиняли, что папа дал денег, дескать, у него много, - полный бред. Поэтому я критику от критики отделяю. На подобный бред не отреагирую, а вот если напишут что ужасные конструкции, старомодный дизайн, нитки торчат, ужасно сшито – это другой вопрос, это моя проблема. Но я никогда не выпускаю на подиум недошитые вещи, все-таки школа отца, хоть я и не его воспитанник.
- Следом за откровением «неносимой» одежды мы внезапно видим новые коллекции, которые не только можно – нужно носить. Что изменилось?
- Да, я сделал откат в сторону носибельности. Плакал, когда рисовал эти вещи, не давал себе выходить за какие-то грани, а потом видел на примерке и думал – боже, какая красота! Что-то происходит у меня в голове, вернее, начало происходить около года назад. Стал больше читать о том, что пишет пресса о нашей модной индустрии – и возникло желание вернуться вновь, с новым багажом, «в лоно» и начать делать что-то вроде того, что сейчас. Я смотрел, как развиваются наши отечественные марки – INCITY, O'STIN, ТВОЕ, как возникает мода на коллаборации, и понял, что это круто и правильно. И что я тоже хочу взять какой-то совковый наш, беспафосный бренд и рисовать для него. То, о чем я мечтал: я рисую, и есть готовое производство, которое это шьет. Чтобы было так, как это происходит на Западе - и как этого практически нет у нас. Тем более что перед глазами у меня есть образец – Татьяна Парфенова, которая делает не только одежду и аксессуары, у нее и мебель, и домашний текстиль, и весь Санкт-Петербург под ней! И главное – все так любовно сделано, во всем видна она. Это то, о чем как раз много лет назад говорил мне Карден, - пример того, как дизайнер проникает во все сферы жизни.
Возможность осуществить эти планы уже замаячила на горизонте - не буду ничего говорить, чтобы не сглазить, только желаю удачи Егору. И не делаю логического завершения беседы, потому что любой финал всегда слишком формален. И есть еще много разных поводов поговорить - например, о музыке и музыкантах, с которыми Егор сотрудничает, о жизни байкера из "Ночных волков" и жизни отца замечательных дочек... Непременно побеседуем еще!2011
2010
2010
2007
2005
Мы будем вынуждены удалить ваши комментарии при наличии в них нецензурной брани и оскорблений.
Комментировать новости могут только зарегистрированные пользователи.
Оля, отличный материал )